он сидит неподвижно. он вспоминает. он вспоминает свой народ, своих детей - хранителей лесов. он помнит каждого. его внешность, его мысли, его силу и слабость. они расселялись по лесам и каждая веточка была обласкана теплом их рук в том месте, где они появлялись. а потом они приходили к нему. рассказывали. смеялись. танцевали для него. для своего отца, своего властелина. так же как они лаской взращивали свои обиталища, так же и он лаской собственного взгляда взращивал их души, взращивал в их сердцах любовь к лесу. и взгляд порожденный лаской, состоящий из ласки и лаской дышащий видел истину. для него не было и не могло быть секретов в душах его детей. они представали перед ним с обнаженным естеством. прекрасными, как запах радости, покоя и счастья.
шло время. старость приходит ко всем. но что такое время для любящего взгляда? он оставался все таким же ласково-острым. но все остальное... его дети, его милые, нежные и вечно юные, они повстречались с короткоживущими и познали изменения. все меньше их приходило танцевать перед своим владыкой. он знал причину. причиной была его всевидящая любовь. им было стыдно. стыдно обнажить дряхлеющую душу перед тем кто помнит их совершенство. им казалось что они могут потерять любовь своего великого отца, им было больно при мысли, что он может разочароваться в них. и все больше они отдалялись от его любви.
больно. больно осознавать, что любовь привела к тому что любимые существа отдалились. он нашел выход. но уже давно не слышно смеха на поляне, давно никто не тревожил покой этого места и никто из его детей не узнал, что ради них он отказался от всевидения. а он с тех пор так и не узнал точно, танцует ли перед ним кто-нибудь, ибо некому поднять его веки, а слух ведь может и подводить, верно? ведь верно же?